Основание Головинки.

Согласно Высочайшей воли, в 1839 г. отряд в составе 8 батальонов (по 4 батальона Наваганского и Тенгинского полков), 2-х рот сапёр, 2-х полков Черноморских казаков при 24-х орудиях, под начальством генерал-лейтенанта Раевского, должен был на судах Черноморского флота высадиться в Субаши и построить там форт. Эскадра под предводительством адмирала Лазарева прибыла в устье Керченского пролива и, выйдя 28 апреля при попутном ветре. 2-го мая прибыла к устью Субаши. На этот раз Раевский вносил русское оружие в землю убыхов. На другой день корабли спустили гребные суда с посаженными на них Навагшщами и Тенгинцами. Пешие толпы убыхов всё больше и больше увеличивались; до 30-ти начальников разъезжали верхом. На равнине под вековыми деревьями человек 500 стояли на коленях и перед ними мулла в белой чалме; это указывало, что черкесы решились защищаться до крайности и что нам не дёшево достанется их «святое место».

Адмирал поднял сигнал «начать бой», и корабли открыли канонаду. Гребные суда, под командованием капитана 2-го ранта Корнилова, двумя линиями стройно двинулись к берегу и высадили туда войска, В числе первых вышел на берег Раевский. Несмотря на близость эскадры, убыхи встретили десант в 50-ти саженях от берега. Действие морской артиллерии заставило горцев оставить прибрежные окопы, которые они укрепили всё пространство между устьями Субаши и Шахе, и нашли безопасное убежище за лесистыми возвышениями и в оврагах.

Едва войска успели выйти на берег, едва успели выгрузить два горных орудия и выслать передовые цени, как толпа более тысячи горцев хлынула на равнину и молча, без выстрела понеслась на передовое прикрытие. Впереди всех бежало несколько мулл в белых чалмах и со страшным гиком кинулись на передовую цепь.

«Мне кажется, - говорит в своих записках очевидец этого боя Лорер, - что я никогда не забуду страшного впечатления, произведённого на нас этой неожиданной атакой. Два предводителя горцев верхами на белых конях отважно неслись впереди толпы», Генерал Кашушн бросился с батальоном Тенгинского полка, но горцы, выхватив шашки, дерзко шли вперёд. В это самое мгновение 3- й батальон Навагинского полка подполковника Танского появился на равнине из чащи леса, ударив в штыки во фланг неприятелю с барабанным боем и криком «ура». По приказанию командира Навагинского полка полковника Полтинина майор Германе с третьей Навагинской мушкетерской ротой, составлявшей резерв правого прикрытия, бросился вместе с полковником Танским. Черкесы приостановились, начали стрелять и подались назад. Но было поздно охваченные с двух сторон Навагинцами они бились отчаянно в рукопашной свалке, отступая в то же время шаг за шагом.

Несколько матросов с гребных судов, горя желанием участвовать в этом блестящем деле, бросились в ряды Навагинцев вслед за капитаном 2-го ранга Корниловым, капитанами- лейтенангами Панфиловым и Ивановым, флигель-адъютантом Глазенапом и другими офицерами 5-го флотского экипажа мичман Фредерикс, увлеченный порывом юной храбрости, бросился в свалку и был поражён пистолетным выстрелом в живот навылет. 41-го экипажа матрос Александр Селезнёв обратил на себя общее внимание примерною храбростью: он в глазах целого батальона Навагинского полка заколол штыком двух, черкес, бросившихся на него с шашками.

Между тем, на левом фланге ожидало нас не менее важное дело. Такая же большая партия горцев спускалась с высокой горы, разделяющей Шахе и Субаши. Они хотели занять выдающееся в море возвышение, на котором были их главные завалы и древний надгробный памятник. Начальник левого прикрытия генерал Ольшевский предупредил их движение на высоты и с батальоном Тенгинцев подполковника Хлюпина быстро повёл их на покрытый лесом утёс горы. Завязалась сильная перестрелка, но выгодная позиция позволила не только остановить с этой стороны напор неприятеля, но обратить ещё оттуда два лёгких орудия на толпу, теснимую передовым прикрытием. Поражаемые с трёх сторон горцы, однако, не бежали, но медленно начали отступать но равнине, прикрываясь двойной цепью; новые толпы их, выходя из лесистого ущел ья, уносили или заменяли убитых и раненых. В это время высаженный вторым рейсом сводный батальон Навагинцев и Тенгинцев, артиллерия и Сводный морской батальон присоединились к отряду. Сводный батальон Навагинцев и Тенгинцев, под командою подполковника Данзаса (из-за ссоры переведённого в Тенгинский полк) послан был для усиления авангарда.

Данзас был другом и товарищем по лицею с великим поэтом Пушкиным, секундантом на его трагической дуэли и свидетель последних минут его жизни. Редко можно было встретиться с подобною храбростью и хладнокровием, коими, обладал он. Прибыв к: авангарду, Данзас проявлял чудеса храбрости; с подвязанною рукою впереди своего батальона стоял он на возвышении. «Пули, как шмели, жужжали и прыгали возле него,- писал очевидец, - а он говорит остроты и сыплет каламбуры. Ему кто-то заметил, что напрасно стоит на самом опасном месте», а он ответил: «Я сам это вижу, но лень сойти». Нижние чины его батальона в нём души не чаяли». «И для чего это нашего полковника зовут Данзасом?» - спросил один солдатик другого. «Вестимо отчего, - отвечал тот, - родился на Дону и приходится сродни генералу Зассу; ну вот, и вышло Дон-Засс». Самому Данзасу, случайно услышавшему этот разговор, так понравилась шутка, что он тут же подарил соддату-краснобаю серебряный рубль.

Генерал Кашутин со вторым батальоном Тенгинцев и третьим Навагинцев стал сильнее теснить неприятеля. Подходя к нодножыо горы, разделяющей Субаши и Шахе, он двинул подполковника Лебединского с двумя ротами на высокий и крутой уступ, на который отступили горцы.

Лебединский с барабанным боем взобрался на утёс и расположился на нём, обстреливаемый с трёх сторон. Между Лебединским и левым прикрытием оставалось на горе большое пустое пространство. Занятие этого места Раевский предоставил генералу Ольшевскому, которым был прислан Сводный морской батальон под командою капитана 2-го ранга Путятина; он разделил батальон на две части: две роты поручил флигель-адъютанту Глазенапу, а другие капитану 2-го ранга Метлину. Обе колонны направлены были на гору и штыками выбили неприятеля с выгодной позиции в лесу. Горцы, отступая, вели сильную перестрелку; число их беспрестанно увеличивалось.

Капитан 2-го ранга Путятин занял позицию и держался, не уступая ни шагу. Храбрость его служила примером всему батальону. Хладнокровно распоряжаясь .в цепи, он был осыплен градом пуль и, раненый в руку легко, а в ляжку навылет, принуждён был оставить командование. Его место занял капитан 2-го ранга Метлин.

Из войск второго рейса 2-й батальон Навагинцев и рога сапёр были посланы на подкрепление левого прикрытия; генерал Ольшевский отдал их так же в распоряжение Метлина. Тогда флигель- адъютант Глазенап вступил в командование Сводным морским батальоном. Навагинцы и сапёры с величайшим трудом внесли на гору, на плечах, два горных единорога. Метлин под сильным огнём начал устраивать засеку. Работа шла успешно в два часа всё место было покрыто высокой засекою.

На равнине же генерал Кашутин и полковник Полтинин с авангардом и головою правого прикрытия продолжали отважно наседать на неприятеля, отступавшего чрезвычайно медленно, с большим спокойствием. Каждый картечный выстрел был действителен на таком близком расстоянии. К своим: убитым и раненым горцы сбегались и дрались после этого ещё с большим ожесточением, которое и нам стало крови. Кроме нижних чинов были убиты при этом Навагинского полка подпоручик Колодка, и прапорщик Бракер и Колываиекого полка поручик Павлов. Ранены прапорщик Лушковский и Оренбургского линейного 5 батальона подпоручик Овсяников.

Дойдя до горы, генерал Кашутин и Пол танин с Навагинцами и Тенгинцами овладели ею и тем довершили занятие предназначенного пространства. Преследование прекратилось после упорного двухчасового боя. Горцы сделали последнее усилие. Продолжая горячую перестрелку, они внезапно бросились на резерв Тенгинского полка, прикрывавший орудия. 20-й артиллерийской бригады ш.-к. Щербина, допустив их на близкое расстояние, открыл огонь картечью; поручики Рыков и Мажаров смело ударили в штыки и отбросили горцев; при этом оба офицера были тяжело ранены. В продолжение боя два Черноморских пеших батальона, под огнём противника устраивали засеку, которая к 6 часа вечера была готова и за нею отряд расположился лагерем. В этот день наши потери заключались: убитыми три офицера, ранеными шесть; убитых и раненых нижних чинов 128.

Описывая выдающуюся храбрость и славные действия отряда генерал Раевский писал: «Я уже отдал должную справедливость нашим сотрудникам морякам довольствуясь перечесть имена генерал-майоров Кашутинэ и Ольшевского, полковника Полтинина, подполковников Танского и Лебединского и майора Германса. Достоинства и прежние их заслуги давно известны; ныне же, как всегда прежде, они заслуживают полного внимания начальства. Но по сие время я ещё не говорил об обер-квартирмейстере отряда Генерального штаба подполковнике Филинсоне. Считаю непременным долгом упомянуть здесь об его достоинствах и заслугах; за порядок в движении стрелков, направлении всех колонн к общей цели и сохранении единства согласно плана действий я вполне обязан одному ему. Словом сей штабс-офицер. необходимый в службе, всегда будет примером олестящей храбрости, благоразумной распорядительности и неутомимого усердия.

Я ещё не говорил о потере, понесённой горцами. По прекращению натисков неприятеля, но ещё во время сильной перестрелки, ко мне явились горские старшины, прося о выкупе своих уоитых, оставшихся в наших руках. Между старшинами был Биарелан ерзек. известный как происхождением, гак и храбростью; то и другое даёт ему важное влияние над соплеменниками. С ним был ещё убыхский дворянин Тюльпар, человек тоже уважаемой фамилии и тот самый, который с предводительствуемой им галерою был захвачен на Сочи Азовскими казаками. Как и в прошлом году, я объявил им, что не торгую мёртвыми, но возвращаю их безвыкупно. Возвращение тел не есть бесполезное снисхождение: идя на бой, горец даёт своему брат>г по оружию клятву умереть вместе или вынести тело павшего товарища; неисполнение обета влечёт за собой посрамление, и клятвопреступник обязан содержать всё семейство убитого. Поэтому отдача тел безвыкупно внушает горцам благодарность и доверие.

Я приказал собрать тела горцев, оставшиеся на поле битвы; их сложили в две кучи, числом 48; между ними нашёлся один живой ещё, но смертельно израненный. Старшины с живой горестью узнали между убитыми двух из главных своих соплеменников. Они пожелали взять их немедленно, а за остальными хотели на другой день прислать арбы. Я позволил то и другое, обласкал старшин, хвалил их за храбростью как и в прошлом году, я говорил им о милостях, которые их ожидают, если они покорятся воле Государя императора, об каре, которая постигнет строптивых и, наконец, о ничтожестве их средств к сопротивлению нашей силе. Ободренные, может быть тронутые моим поступком и ласкою, они стали откровеннее. Говорили об огромной потере своей, но не могли сказать ничего положительного о числе своих убитых и раненных: говорили о причинах, которые заставили их с таким ожесточением защищать Шахе. Прибрежная роща была издревле Тагапк, т.е. священный лес, куда они стекались для языческих обрядов и народных совещаний. Потому-то ввиду флота они произнесли торжественную клятву умереть до последнего, но не допустить неверных до осквернения святыни.

Кроме того, долина Шахе, привольная и более других населённая, была издавна главным пунктом приморской торговли горцев, в особенности женщинами». Войска расположились лагерем на берегу моря и приступили к постройке укрепления, которое было названо Головинским. В продолжение работ горцы постоянно тревожили войска. Приходилось высылать отряды для рубки леса, вязания фашин. Эти движения не обходились без перестрелок. Особенно Навагинцам и Тенгинцам памятно дело 27 мая, когда горцы отчаянно бросались в шашки, пришлось отразить 13 отчаянных атак. 5-го июля все работа были закончены; на следующий день началась посадка войск на суда, которые направились к устью р. Пеезуапсе. Здесь был заложен форт «Лазарев».